Руки заломлены за спину и скованы наручниками. Как их надели, Джордж не заметил. Он пытался бороться, но сопротивление было сломлено, его выволокли из вдруг ставшей столь милой его сердцу камеры, из камеры смертников. Когда его протащили, схватив с двух сторон за локти, по длинному, мрачному, кажущемуся бесконечным коридору и вывели на улицу , когда промозглый ветер швырнул ему в лицо оборванные со стоявшего в тюремном дворе клёна листья, а дождевая вода заструилась по лицу, Хилл снова заупрямился — ему отчаянно не хотелось плестись на казнь, словно бычок на бойню, — но подскользнулся на мокрой траве, пошатнулся, силясь удержать равновесие, что было непростой задачей для человека со связанными за спиною руками, и свалился вперёд — прямо в лужу.

— Встать! Вставай же! Что разлёгся?! — окрикнул его надзиратель.

Желания подниматься и идти навстречу смерти не было. Каждый миг, проведённый в этой пузырящейся и хлюпающей под ударами крупных капель жиже, был мигом жизни, и Джордж распластался в грязи, приник к земле, вжался в неё, как мог. Смерть отодвинулась на мгновение, но не более того: один из сопровождающих вцепился в предплечье, рывком поднял на колени, а потом и на ноги, толкнул Джорджа Хилла в спину, больно ткнув между лопаток, и повёл его дальше, причём постоянно ускоряя шаг. Ноги подкашивались, дорожка была скользкой и мокрой, под ноги подвернулся булыжник, о который было так приятно споткнуться, чтобы выиграть ещё пару минут жизни, но вновь упасть ему не дали — один из конвоиров, шедший теперь чуть сбоку и спереди, вовремя обернулся и поддержал его, но не остановился, а продолжил тянуть его куда-то, словно муравей дохлую гусеницу.

Дыхания не хватало, всё-таки не в его возрасте и не с его телосложением так бегать; сердце бешено стучало, в мозгу беспорядочно толпились обрывки мыслей. Куда? Куда его ведут? Виселицы для осуждённых за особо тяжкие преступления должны были располагаться справа, но они уже миновали поворот к ним. Может быть, его ждёт электрический стул? Да, конечно, он же не организатор убийства, если случившееся можно так назвать, и не работник «Марионеток Инкорпорейтед»! Вот директора — того вздёрнули. Адвокат так и сказал, вернее, весьма выразительно изобразил верёвку, обвитую вокруг шеи. Электрический стул едва ли намного лучше виселицы, но как-то цивилизованнее и внушает меньшее отвращение. Тогда зачем эта прогулка? Уж прогулки в такую ненастную погоду обречённым на скорую смерть точно не полагается. Или ею решили заменить последний ужин? Скорее не ужин, а душ. Нет, он хочет нормальный тёплый душ, а не потоки ледяной воды, льющиеся с неба! Он будет требовать! Ему положено! Если уж его приговорили к смертной казни на основании нелепого, только что принятого, дурацкого, лицемерного, идиотского закона, то по другому, куда более гуманному, продуманному и проверенному десятилетиями, если не веками, ему должны предоставить душ, роскошную прощальную трапезу — обязательно с лобстерами, ведь Джордж обожал лобстеров и обязательно заказал бы парочку перед отправкой в последний путь, а законы штата это позволяли — и телефонный разговор! Зачем ему этот самый разговор и кому он бы позвонил, только что отказавшись от последнего в его жизни свидания с самым дорогим ему человеком, Джордж Хилл не знал. Он не задумывался об этом, но твёрдо решил отстаивать свои законные права, разумеется, не без помощи опытного юриста, а потому дёрнулся и закричал:

— Адвоката! Адвоката, немедленно!

Его вопль был грубо оборван — рот зажали рукой. Хилл, не помня себя от злости и страха, сомкнул зубы на чужих пальцах и, похоже, прокусил кожу. Вкус крови слегка отрезвил его, и он перестал брыкаться.

— Ай! Кусается! Он меня укусил! Смотри, до крови! Какого?! Его не предупредили, что ли?
— Пошли! Живей! Кто его предупредит? — шедший впереди темпа почти не сбавил и отвечал через плечо. — С мисс он не пожелал разговаривать, а крючкотвор-стряпчий слишком опасается за свою шкуру, репутацию и чего ещё у него есть! Он слишком боится всяких камер наблюдения да прослушек, чтоб что-либо сказать без обиняков, прямо, чтоб человек понять мог! Ишь, в шарады играть вздумал! Поди разбери, что он там сообщить хотел! Пантомиму устроил! "Вытащили" он так хотел объяснить! Видел я этот цирк, специально к Билли заглянул.
— Билли? Он сегодня дежурит? Сэм, почему ты мне не сказал про эти выкрутасы?— промямлил с засунутым в рот пальцем пострадавший от зубов Джорджа.
— Мог бы сам догадаться! Его очередь следить за заключёнными. Пошли! Нас ждут, — ответил Сэм и, смягчив тон, обратился и к Джорджу, — нас ждут, поторапливайтесь, мистер Хилл. Дайте-ка, наручники сниму, может, быстрее пойдёте.

Почти ничего не соображавший Джордж уяснил только, что его опять заставляют спешить, но противиться не стал — сил на борьбу не осталось, их едва-едва хватало на ходьбу. Щелчок замка стал для него неожиданностью. Отворившаяся перед ним калитка тоже немало удивила. Его всё-таки помиловали и теперь освобождают? Сомнительно. Как бы то ни было, сняли ненавистные наручники вывели за ограду... Переводят в другую тюрьму? Зачем? И зачем... зачем в таком случае спешить? Мысли снова спутались, и Джорджа охватило донельзя нелепое, как он сам понимал, равнодушие. Ему стало всё равно. Ему безразлично, что холодная вода затекает за шиворот, — если его скоро казнят, то простуда не так уж страшна, внезапно помилуют — надежда, как говорится, умирает последней — простуду он как-нибудь переживёт... Словно во сне, он отметил, что посадил занозу, оперевшись левой рукой на одну из досок в заборе... Забор не был тюремным! Они шли по городской улице! Почему?

Вдруг появилось чувство стыда. Нет, дело не в том, что его вели, как преступника, двое стражей порядка, но одежда была безнадёжно испачкана, ведь он вывалялся в луже и, соответственно, вымазался как последняя свинья. Хорошо хоть, безлюдно: немного найдётся любителей прогуливаться в такую погоду да ещё и рядом с тюрьмой, но Джордж беспрестанно озирался по сторонам, опасаясь увидеть знакомое лицо. Конвоиры не мешали ему это делать. Таким образом они дошли до перекрёстка, завернули за угол, после чего засмотревшегося на своё отражение в стеклянной витрине магазина Хилла запихнули в стоявший рядом автомобиль. Машина тронулась с места, и совершенно измотанный Джордж наконец смог отдышаться и провалился в дремоту.

Его сон был беспокоен, он просыпался и снова засыпал, а машина всё мчалась и мчалась по загородному шоссе. Несколько раз она останавливалась на заправках, но Джорджа там не выпускали из машины. Водитель был неразговорчив, они ехали всю ночь, но обменялись едва ли парой коротких фраз. К утру они свернули на грунтовку и закономерно увязли по самый бампер. Пришлось выползти под не прекращавший моросить дождик и — нет, не толкать машину — идти пешком. Водитель утверждал, что они прошли милю, но Джордж был готов поклясться, что отмахали не меньше десяти, когда наконец достигли своей цели — небольшого загородного дома.

Встретил их всё тот же брюнет, что и принимал заказ на изготовление копии его обожаемой жены Кэтрин.

— Рад приветствовать вас! Вы чуть не опоздали. Шоу начинается! — сообщил он голосом конферансье, провёл гостей в комнату и включил телевизор. Транслировалась в прямом эфире показательная казнь Джорджа Хилла. Самого Хилла при этом покоробило, но кто-то похлопал его по плечу и доверительно произнёс:

— «Марионетки Инкорпорейтед» выходят на новый уровень! Теперь живые роботы будут умирать ради не удовлетворения ваших прихотей, а спасения вашей жизни.

За спиной стоял сам директор.