* * *
Как видится почтенье изнутри,
Когда всё отнято рукою палача,
Нет больше солнца света, звёзд, зари,
Лишь еле теплится во тьме свеча?

Сия темница есть её могила.
Так повелось. За что она в ответе?
Спасла троих, двоих же погубила...
Ах да, себя ещё — самой быть третьей!

Те двое ей обиду учинили,
Переступив невидимую грань,
Гласил закон, чтоб их тотчас убили,
У правосудия жестока длань.

Её не за убийство осудили.
К несчастию, противиться греху
И соблюсти обет была не в силе
Одна из жриц. Молва уж на слуху.

                * * *
Весть согнала на зрелище толпу,
Глазели люди на весталку в белом,
Идя ко Квиринальскому холму,
Худого слова обронить не смея,

Ругательством не оскверняя рот.
И знать, и чернь тянулись вереницей,
Почти до самых городских ворот
Брели за уважаемой блудницей.

Плелись, слегка робея, стар и мал:
Чтить Весты жриц — их признанный устав.
Когда остался справа Виминал,
Пред нею рухнув, на колени пав,

Седой как лунь старик к губам прижал
Край платья, с диким подвываньем плача,
Рыдая: дескать, он её узнал,
Он благодарен... Что всё это значит?

                * * *
Когда-то он, уж много лет прошло,
В цепях тяжёлых ею был замечен,
Просила римлян пощадить его,
Заверив в неожиданности встречи,

Весталка. Древний нерушим обычай —
Помилован был лекарь-отравитель,
А жрица — милосердия обличье —
Направилась потом в свою обитель.

Не раз она прощенье даровала:
Тот врачеватель, гладиатор беглый,
Ещё — тогда, ах, если б промолчала —
Лихой разбойник, что не стал б последним!

Красив и дерзок искуситель. Нежно
Он в сумерках шептал любви слова,
Явился ночью, чтоб сорвать одежды.
Тут закружилась девы голова.

                * * *
Не важно, что служение богине —
Особая для девушек стезя:
Как никому во всём великом Риме,
Уж им прелюбодействовать нельзя,

Но жарки взоры, убежденья шатки,
Огня хранительница рада ласке
И целоваться до бесстыдства сладко,
Отринув благомыслье, без опаски.

Уж извиваются тела в истоме...
Неосторожный вскрик — и чей-то вздох:
То старшая стоит в дверном проёме.
Немедля поднялся переполох.

Опомнившись красавицы быстрей,
Наглец, страшась мучительной расправы,
Удрал и от неё, и от людей —
Такие в вечно юном нынче нравы.

                * * *
В глухом молчанье шёл за ней народ.
Известный долгий путь, в конце стена,
Налево резкий к полю поворот,
Ко кладбищу. Немая тишина.

Остановившись разом пред гробницей,
Застывши в предкушенье приговора,
Взирают праздно честные патриции —
Во взглядах ни сочувствья, ни укора.

Дурной весталке, смевшей пасть столь низко,
Себя позоря, Весту, целый Рим,
Достались чад свечи, кувшин и миска.
Казнь, погребенье заживо — итог един.

Сидит она, притронулась к подолу
Рукой, чтоб оным слёзы утереть...
Булавка с ядом... Всхлипнув от укола,
Весталка ощутила свою смерть.